- Мне любо вечером в разгаре лета,
Лишь ливни злата запад обольют
И гнезда облака себе совьют
На зыбках ветерков, с тщетою света

Душой проститься и укрыться где-то
От мелочных забот, найти приют
В душистой чаще, где не ходит люд, -
Мне сердце оживит услада эта…

«Опять намёками говорит… Недосказами» - норгель был недоволен, но не раздражён. Он знал, что Зигерь знает всё, что происходит наяву, знает где Она, искренне хочет помочь ему, но она никак не может рассказать ему это, потому и шифрует всё в длинных речах, красивых песнях и эпических балладах, а он, непонятливый, и крупицы понять не смог. Уже не раз видел, как на глазах Зигери наворачивались слёзы бессилия и отчаяния от того, что ничего больше сделать не может… Ему ничего больше не оставалось, как пробовать её успокоить и оставить попытки навести его на след. Не силён он был в метафорах, увы… А тут ещё в придачу какой-то нудящий звук стал заглушать голос певицы, беспардонно так, невежливо. А потом и вовсе некое жестокое нечто накинуло ему на шею петлю и потащило его вверх, разрывая воздух и будто обжигая кожу каким-то ядом. На секунду он увидел себя лежащего на кровати среди размётанных шкур, потом впечатался в потолок и открыл глаза.
Солнце слепило. Часа три как рассвело… По комнате как оголтелая, громко жужжа, носилась Веспа, верещала какую-то чушь, потом чуть угомонилась, уселась на стенку и принялась чистить лапки.
- Кровушка застоялась, разминку устроить решила? – Норгель говорил с сарказмом ибо был жутко недоволен тем, что его разбудили…
- Сбила с чего-то полезного? Ну извини… На главной просто опять кого-то повесили – Норгель швырнул в шершниху шкурой, та ударилась в то место, где только что сидела цель, но, увы, вреда не причинила никакого – Веспа была уже на потолке – Ладно, я не по теме, просто посыльный от кузнеца приходил, велел передать, что не будет тебя ждать полдня и разберёт заказы на неделю вперёд…
Ей не пришлось договаривать. Норгель вскочил, хлопнул себя по лбу, наспех оделся, прополоскал рот водой из фляги, сгрёб в охапку чертежи, что лежали на столе, и пулей вылетел из таверны, где за скромную плату снимал комнату. Выскочил на улицу, вдохнул миазмы, исходящие от сточных канав, наподдал какой-то курице и громко хлопая крыльями помчался, набирая высоту, над улицами столицы, пока не достиг кузнечной мастерской, которая располагалась уже ближе к городским воротам. Приземлился, отряхнулся и ввалился вовнутрь, громко кашляя и извиняясь за столь поздний визит и сваливая чертежи на громадный стол, стоявший посреди помещения и наполовину заваленный всяческим инструментом…