У ворот несли охрану драбы, набранные из троллей - огромные, зеленые, с дубинами и копьями, они перекликались визгливыми голосами и затихли, как только на кромке леса да на дороге за озером замаячило темное пятнышко.
Ночью врата Айнадари закрывали, и на смену драбам приходили кликуны, чьей задачей было подать сигнал при опасности и следить, что б не было пожаров в городе. Но сейчас ночь еще не пришла в Нифльхейм, потому, когда у ворот города появилась перед вечерними сумерками путница, стража ощетинилась копьями, словно еж, а из пристройки рядом выглянул на свист десятник.
Этот был еще более уродливым существом - с длинными ушами, страшными, похожими на кошачьи, глазами и уродливыми когтями на руках, в которых он держал что-то похожее на череп с клоком серых, спутанных волос.
Десятник был типичным гоблином, принадлежал к одной из низших в Нифльхейме рас. И тролли и гоблины не переносили света. Нифль был для них идеальным домом долгие годы, а когда пришли на эти земли вэттэ и дети Миит, пьющие кровь, гоблины и тролли встали на сторону вампиров... И на сотни лет остались при них прислугой.
Так что встретил Суикун вышедший гоблин с огромным подозрением. Он моргнул своими глазами-с-блюдце и скрипучим голосом потребовал:
- Пропуск! Деньги. Кто такая?
Тролли, рассмотрев наездницу, загудели. Она была такой яркой для этих земель, что падкие на женское зеленые уродцы смешались и занервничали.

- Если я попрошу тебя спеть еще, ты не откажешь? - голос послышался из той самой камеры с бочками, он принадлежал мужчине, казался молодым, но был глубоким и низким. - Если есть еще песня про небо.

Про небо он просил как-то по особому. Словно было тяжело, страшно, невозможно его не видеть. За решетчатым окном мелькнули глаза, но в камере с девушкой рассмотреть что-либо кроме мерцания было невозможно.